101 год со дня рождения Николая Эпштейна

Сегодня, 27 декабря 2020 года исполнился бы 101 год одному их патриархов отечественного хоккея Николаю Семёновичу Эпштейну.

Март 1953 года. Воскресенск. Прохожие в ватниках и ушанках бегут по своим делам, не замечая никого и ничего, мешая сапогами уличную грязь, местами просто непроходимую. Покосившиеся маленькие дома, бараки, дымящие трубы, деревянные подмостки – жалкое подобие тротуаров. На платформу воскресенского вокзала с характерным гудком прибывает поезд из Москвы.

Прибывает как обычно, по расписанию. Ни в поезде, ни в проводниках, ни в пассажирах нет ровным счётом ничего особенного. Всё те же узелки-котомки, всё те же торопливые объятья, приветствия, рукопожатия. Всё тот же гул, быстро сменяющийся тишиной, стоит только людям разойтись. Вряд ли кто-то мог предположить в тот момент, что из этого поезда, в этот смурый промозглый вечер вышел человек, которому суждено изменить судьбу Воскресенска. Сделать его известным на весь мир.

Человек был небольшого роста, с высоким лбом, яркими глазами и очень выразительными, даже в чём-то резкими чертами лица. Он вышел не один – вместе с другом, спартаковским кипером Костиковым. Но вратарь, поглядев на все подмосковные прелести, недолго думая махнул обратно в Москву, а наш герой остался. Как выяснилось – навсегда.

"Семёнычу давным-давно памятник в Воскресенске поставить надо было. При жизни. Не будь его, никто бы и не знал о существовании этого городишки...", — без всяких обиняков говорил Александр Рагулин, один из величайших воспитанников Николая Эпштейна. И это мнение разделяли многие наши прославленные ветераны, вышедшие из мастерской Никсэма.

ОТ ПЕЧКИ – ВПРИСЯДКУ

Сейчас оборонительным хоккеем уже никого не удивишь. Десятки наставников – от Ги Буше до Ростислава Чады, от Петра Воробьёва до Зинэтулы Билялетдинова – строят игровую систему, что называется, от печки. Десятки великих побед (например, чешского хоккея) были одержаны благодаря обороне.

Но в 60-е годы в Советском Союзе намеренная игра вторым номером, на контратаках, была удивительным, абсолютно новым явлением. Чехословацкую модель считали слабой, безыдейной и всячески критиковали, а постоянные атаки всеми звеньями были нормой.

И первым проповедником оборонительного стиля, его пионером и новатором в Советском Союзе стал именно Николай Эпштейн. Плотные и хладнокровные действия в своей зоне и постоянные разящие контрвыпады стали фирменным знаком воскресенцев и помогали им добиваться результатов, невероятных для провинциальной команды в то время.

Разумеется, такую тактику Николай Семёнович выработал не от хорошей жизни. "Это Тарасов мог позволить себе бросать в атаку звено за звеном, ибо располагал идеальным подбором исполнителей, — говорил Эпштейн. – У Чернышёва в "Динамо" тоже были резервы. И у "Спартака", у которого сначала на линии огня было яростное трио из братьев Майоровых и Старшинова, а затем Шадрин и Якушев с Зиминым, Мартынюком или Шалимовым".

КАК МОСКВА УРОЖАЙ СОБИРАЛА

А вот в "Химике" талантливые хоккеисты, коим не было числа, надолго не задерживались, перебираясь (зачастую в приказном порядке) в более маститые клубы. "Самое страшное, — утверждал великий тренер, — в том, что забирали у меня тех и тогда, кто явно должен был стать звездой и когда появлялась перспектива, что вокруг них мы выстроим команду-конфетку. Вот тут порой, не стыжусь в этом признаться, я едва сдерживал слёзы". 

Эпштейну было жутко обидно за братьев Рагулиных, братьев Голиковых, за Эдуарда Иванова, Юрия Чичурина, которым он дал билет в большой хоккей. Именно в "Химике" эти ребята раскрывались, иногда даже попадали в сборную и тут же – уходили наверх, в Москву. Как правило, в ЦСКА или "Динамо".

Времена менялись, но система оставалась прежней. Из "Химика" Эпштейну пришлось провожать Ларионова, Каменского, Квартальнова, Вострикова, Козлова, Зелепукина… Словом, цвет советского и российского хоккея.

"ЦСКА и "Динамо" зачастую действовали по принципу "и сам не ам, и другим не дам", — сокрушался наставник "Химика". – Они имели возможность держать, как бы их теперь назвали, фарм-клубы. В общем, на пальцах одной руки могу перечислить тех, кто из Воскресенска никуда не уехал, но всё же стал заметной личностью: тот же Никитин, Юрий Морозов, Александр Черных".

К "ХИМИКУ" – ОТ ФУТБОЛА И ВОЙНЫ

Играть получалось неплохо. Настолько неплохо, что в конце 30-х Колю пригласили в юношескую команду "Спартака", и лишь армейский призыв на некоторое время прервал карьеру футболиста. Война застала его действующим военнослужащим. Стало совсем уж не до футбола. Николай Семёнович принял участие в боях под Москвой, а когда немцы были отброшены на Запад, перевёлся в железнодорожные войска. Там и закончил войну, попав по распределению в московский "Локомотив".

Но требовательной душе спортсмена всё время чего-то не хватало. Нужна была новая идея, новое предприятие, новая миссия. Желательно – амбициозная и трудная, на грани с невыполнимостью. Наверное, поэтому, выйдя на холодный перрон Воскресенска, он не испугался глухой провинции и решил идти в своём начинании до конца.

В красках он расписал партийным чиновникам, как видит будущее клуба и весьма неожиданно добился успеха. Команду удалось создать по крупицам, чему немало способствовала и наступившая в стране "эпоха оттепели". 

"Умер "лучший друг физкультурников". Открылись ворота бесчисленных зон ГУЛАГа. Приподнялся "железный занавес”. Всё чаще стали появляться в газетах, но особенно в литературных "толсты" журналах свежие, невиданные ранее по тону, откровенности, искренности, боли за людей и страну публикации. За новые, нетривиальные идеи не только не сажали — их даже иногда приветствовали и поддерживали", — с иронией вспоминал Эпштейн, не имевший иллюзий по поводу сущности советской системы. Да и настрадавшийся от неё, как многие евреи того времени.

ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЁМ?

К примеру, из-за своей "неблагонадёжной" фамилии он ещё до "Химика" был отчислен из команды "Электросталь", связанной с одним из засекреченных заводов. Донимал Эпштейна происхождением и великий Анатолий Тарасов. Не напрямую, разумеется, через игроков.

Журналист "Советского спорта" Евгений Рубин в книге "Пан или пропал" впоследствии напишет о словах Тарасова, которыми он настраивал игроков на матчи против "Химика": "Все маленькие, все бегут, у всех нос крючком! Неужели мне вас учить, как обыграть эту воскресенскую синагогу?!". Понятно, что антисемитом Анатолий Владимирович не был, на эмоциях ещё и не такое скажешь. Тем более что время от времени "синагога" сама обыгрывала непобедимый ЦСКА, имея куда менее звёздный состав.

Но отношения двух легендарных наставников всё-таки не сложились. И Николай Семёнович, хоть и говорил о Тарасове в самом уважительном тоне и исключительно по имени-отчеству, был вправе на него обижаться. Однажды на заседании федерации хоккея тренер ЦСКА потребовал, чтобы Эпштейна осудили за чуждый, неправильный и несоветский хоккей. Не нравилось ему, что "Химик" играет от обороны. "Эк куда занесло Тарасова, — усмехался воскресенский тренер. – Он бы ещё чехословаков осудил за такую игру".

А польза в таком хоккее воскренцев была, как ни странно, и для Тарасова. Именно на "Химике" он мог отрабатывать действия сборной против тех же самых чехословаков.

И НАСТУПИЛА ОСЕНЬ…

Воскресенскому клубу Эпштейн отдал больше 20 лет, добившись с ним самых серьёзных успехов в истории команды – бронзовых медалей чемпионата СССР 1965 и 1970 годов. Говорят, он сумел заразить хоккеем не только весь город, но и крупных московских чиновников, впоследствии спасавших клуб от неизбежной гибели. 

Параллельно он несколько лет руководил юниорской сборной страны, трижды выиграв с мальчишками, среди которых были Владислав Третьяк и Виктор Жлуктов, золото мирового первенства.

В 1972 году произошла забавная для наших дней история: игроки юниорской команды едва не потравили рыбу в шведском озере сотней бутылок водки. Водку они собирались везти домой – на продажу, да побоялись сопровождающих сборную "людей в штатском". Случился скандал – Эпштейн стал невыездным. Хотя ему и дали поработать во второй сборной СССР, в крупных турнирах он больше участия не принимал.

А через три года пришло время прощаться и с "Химиком". После был недолгий период в качестве тренера "Сибири", затем – начальника "Спартака", но всё это уже нельзя было сравнить с предыдущими успехами. В карьере патриарха наступила осень.

ПОБЕГ В НИКУДА

Годы спустя он переехал в Израиль, где тренировал местную сборную. "С Землёй обетованной меня прежде ничто не связывало. Я даже не мечтал туда попасть, поскольку мыслей об отъезде никогда не возникало. Но поступило предложение поработать со сборной Израиля и я его принял. Помогаю, чем могу, хотя, конечно, подготовка игроков совершенно не соответствует тем параметрам, к которым я привык", — рассказывал мастер.

Впрочем, эта часть карьеры не прошла для Эпштейна бесследно. В 2001 году его включили в Международный еврейский спортивный зал славы.

Последние годы жизни Эпштейна складывались чрезвычайно тяжело: он страдал болезнью Альцгеймера и мучился как физически, так и морально – от того, что доставляет трудности и боль своим родным. И однажды он просто решил уйти. Как схимник, как Лев Толстой. Тайком от всех он выбрался с дачи в Наро-Фоминском районе и пешком, практически без одежды, пошёл на верную смерть. А может быть, напротив, пытался убежать от смерти. Кто знает…

Его нашли только через неделю, в заброшенном доме, ещё живого, но сильно истощённого. В больнице он прожил всего несколько часов…

Грустный финал истории великого человека. Но память, которую он после себя оставил, его фирменный стиль, его команда, его талант, его мечты и стремления стоили того, чтобы прожить жизнь именно так.