НАШИ ЛЕГЕНДЫ: АНАТОЛИЙ ТАРАСОВ. ВСПОМИНАЕТ Борис Михайлов

Федерация хоккея России продолжает специальный проект, посвящённый 100-летию Анатолия Тарасова. В преддверии юбилея великого тренера своими воспоминаниями делятся легенды отечественного спорта, хорошо знавшие «отца российского хоккея». Второе интервью цикла – с двукратным олимпийским чемпионом Борисом Михайловым.



Тарасов – это борьба, игра на победу. Достижение цели. Характер. Творчество. И самодисциплина. Я не знаю, как он этого добивался. Он сам по характеру, наверное, был таким. Почему я сказал творчество? Потому что он всегда придумывал что-то новое, творческое у него было. И еще скажу, что он, когда цель ставил, добивался. И объяснял, почему это надо. Он не просто так считается великим тренером.

Мотивацию он начинал с себя, а потом брался за команду. Потому что любая тренировка, любая игра для него – праздник. Анатолия Владимировича я рассматриваю как творческую личность. Учебно-тренировочного процесса как у Тарасова, я ни у кого не видел. А работал я со многими тренерами. И на это нужны знания, творческий подход и педагогика.

Суть учебно-тренировочного процесса Тарасова – воспитать в человеке борьбу за победу. Когда он говорил, что каждый микроматч или каждую встречу выигрывать, всегда воспитывать черты победителя. И вся команда была заряжена. Когда я только пришел, все, кто передо мной играл, они были заряжены только на победу. Да, они проигрывали, но это были единичные случаи. За счет чего побеждали? За счет того, что каждый день Анатолий Владимирович Тарасов всем своим видом, своим тренировочным процессом показывал: если хочешь побеждать сегодня, завтра, послезавтра, ты должен каждый день очень много работать.

Требовательность заключалось в том, чтобы выполнять его расписание. Не опаздывать на тренировку, быть всегда чистым, опрятным, выходить на тренировочный процесс с улыбкой. На тренировке выполнять то, что он говорит. Самое любимое упражнение у него – блинчики с мясом. Серьёзно. Берешь 20-килограммовый блин и с ним ходишь. Только не ходишь, а крутишь, крутишь до того, что руки опускаются. Кладешь его на бедра, а он тут же: «Подними ручки, сынок. Подними, повыше». Такой вот блинчик с мясом.

Когда мы играли на уровне любительского хоккея, мы ежегодно ездили в турне по Канаде. Мы объездили всю Канаду, где мы только не были! И вот он брал молодых ребят, и кто эти десять жестких игр как игрок плана проходил, того он оставлял в команде. Кто дрогнул, на тех не обращали внимания.

После поражений, естественно, он был недоволен и выражал это. Ходил хмурый. Но словесного ничего не было. Такого я не помню. А после победы всё нормально было. Подходил и говорил: «Молодцы, ребята! С победой!»

Мне кажется, что он записывал всё в архив. Начинается игра, он по новой требовал: «Играть от ножа, побеждать, побеждать! Каждый отрезок забивать. Забивайте сколько можете!». Задача была у него такая. Вроде всегда спокойный, но мог так сказать... Если во время игры скажет: «Молодой человек», – это уже жестко. Но обычно он это любил делать один на один. Вот это он мог. Я на себе это прочувствовал.

В сборной Анатолий Владимирович отвечал за учебно-тренировочный процесс и подготовку команды, а Аркадий Иванович [Чернышёв] вёл игру. В ЦСКА всё ложилось на плечи Тарасова. И вторые тренеры какую-то роль выполняли. Я думаю, что в работе тренера у всех это кнут и пряник. Без этого никак нельзя.

Когда я играл, я считал, что он жестокий тренер. Но когда я перешел на тренерскую работу, я понял, что это не жестокость, а предельная строгость к выполнению тех или иных задач. Это две разные вещи. Да, был он в некоторых моментах, когда освобождал игроков… Но я не помню, чтобы кого-то он отчислил или выгнал за первый проступок, нарушение спортивного режима. Никогда этого не было. Были комсомольские, партийные собрания, где команды выступали за того игрока, который нарушил. Но когда уже у него терпение лопалось, он говорил: «Все, я с тобой прощаюсь». И на следующий день этого игрока уже не было в команде.
Мне кажется, когда мы играли со сборной Чехословакии, это был самый неудобный наш противник. И у нас, откровенно, с Чехословакией были не очень теплые отношения. А после тех событий… Когда они нас «расстреливали» из клюшек, тот же Голонка. Потом вдруг другом стал. Тот же Недоманский, который убегал, потом в нормальных отношениях. Это было. С канадцами совсем по-другому. С канадцами на льду мы ругались, посылали всех куда-то, кто по-английски, кто по-русски. Дрались. Но вне поля как будто это ничего не происходило. Здоровались.

Мы всегда играли через «не могу». Мы забивали три шайбы, а Тарасов все время: «Давайте, забивайте, продолжайте». И мы к этому стремились. Он не мог остановиться. Он ни разу не сказал: «Ребята, хватит». А невозможного не требовал. Как-то Борис Павлович [Кулагин] мне сказал: «Дайте мне миллион, я все равно полтора метра в высоту не прыгну». Так же и здесь, как от человека невозможное требовать? Он и так играет на пределе своих возможностей и делает всё ради победы. Невозможное – такое лирическое отступление. Невозможно, это когда мы выиграли Олимпийские игры в Австрии в 1976-м. Это невозможно, правда. Забей нам чехи шайбу, и мы бы проиграли. Вот здесь тройка сделала невозможное, она сдержала. Сдержала чехов, не пропустив три на пять. Если это считать невозможным, да, эта игра вырвана, невозможно было выиграть. С профессиональной точки зрения ее сложно было выиграть, но мы победили.

Тарасов иногда говорил: «Если хоккею мешает учеба, бросай учебу». Но он всегда всех заставлял учиться. Вот меня, в частности. Как май наступал, он все время отпускал сдавать зачеты, экзамены. Он же и учебно-тренировочным процессом, и учебой в институте делал из нас личности. Другое дело, как ты к этому относишься, хотел ты этой личностью стать или не хотел. Сколько он людей сделал личностями в спортивном плане, в тренировочном процессе!

Я, как и Тарасов, всегда требовал от тех, с кем работал, чтобы никто не опаздывал, чтобы на тренировке отдавались. Кто не отдавался, я тоже делал такие же наказания: не сделал – отожмись или прыжки сделай. Приучал ребят, как и меня в свое время, самодисциплине. Потому что Тарасов все время говорил, когда видел, что хоккеист допрыгал десять прыжков, а сделал девять: «Ты обманываешь не меня. Ты себя обманываешь». Я это перенял. Что касается нарушений, я никогда не делал сразу выводов, потому что видел, как это делали и Тарасов, и Чернышев, и Бобров.
Есть песня с такими словами: «я слепила из того, что было». Вот он меня взял и слепил такого, какой я сейчас. Это олимпийский чемпион, заслуженный мастер спорта, всё-всё сделал он. Вот одна из причин, почему я его считаю великим.