НАШИ ЛЕГЕНДЫ: АНАТОЛИЙ ТАРАСОВ. ВСПОМИНАЕТ Владимир Писаревский

Федерация хоккея России представляет новую главу проекта, посвящённого 100-летию Анатолия Тарасова. Известный комментатор Владимир Писаревский делится своими воспоминаниями о легендарном тренере



Во-первых, Тарасов был человек-оркестр, причем он одинаково хорошо мог исполнять, этот оркестр, и народную, какую-то фольклорную, и джазовую музыку. Во-вторых, он был как философ, психолог, все время тянулся к знаниям, читал книги великих режиссеров, старался что-то перенять для себя, использовать определённые моменты в работе. И, кроме всего, он изучал канадский хоккей. Он всё это суммировал, воплотил в какой-то такой симбиоз. Естественно, внёс свою философию в эту игру.
Анатолий Владимирович совершенно неординарный человек, он мог пошалить, как-то по-простому разговаривать, рассказать анекдот какой-то. А мог пофилософствовать и быть очень серьезным. Мне с ним доводилось много общаться, и, откровенно говоря, я всегда в нем открывал какие-то новые черты. В чём-то он был непредсказуем.

Было у него такое выражение известное – «дать острастку». Это силовое давление, удары, можно было врезать. Чисто психологическое было понятие: подавить соперника, прежде всего, своим активным хоккеем, который позволял соперника дезориентировать, в борт впечатать, подкатиться под него, выбить из равновесия. Она заключалась в физическом воздействии. Просто силой подавить соперника. Причем он всегда, когда играли с канадцами, говорит: «Если вы их не изобьете, вы у них никогда не выиграете». Вот это первый такой посыл был, это еще в те годы, когда наша команда выезжала за океан, и там играла с разным контингентом канадским. Но в основном вся тактика – показать, что мы тоже, как говорится, не лыком шиты, мы такие же сильные, такие же мощные. Просто показать себя со стороны такого мощного, ничего не боящегося соперника, который способен подавить психику оппонента. Вот эта была острастка.

Однажды, я помню, видел силовую тренировку Тарасова. Просто сверхчеловеческие усилия надо было приложить, чтобы войти в этот ритм подготовки. Бег с камнями, с кем-то на плечах; надо было бежать в гору, потом с горы каким-то образом спускаться. Но самое главное – надо было после этого прыгнуть в воду с какой-то шестиметровой высоты. Ребята подошли и все испугались – ну как прыгать?! А он: «Что?! Боитесь? Я вам сейчас покажу». И туда – ба-бах! Прыгнул, вышел, и ребята тоже стали прыгать. Но он не рассказал, что его трясло так, что он не мог остановить даже свое волнение. Вот. Тем не менее, Тарасов показал, как надо.

У него все время, был элемент работы – обязательно показать сверхчеловека, который способен все что угодно сделать, в том числе и на площадке. И в жизни такая психология прививалась – ничего не бояться, играть через «не могу». Но в то же время, всегда подчеркивал, что надо всегда хорошо думать в игре. То есть он устраивал какие-то паузы, вот идет тренировка… пауза: «Что ты делаешь? Зачем? Вон там более выгодная позиция, туда надо шайбу. А ты должен выкатываться к воротам». Всё время были различные упражнения на сознательность ощущения игры. Обязательно надо думать в игре, а потом уже бежать сломя голову, забивать и всё прочее. Вот это сочетание и позволило ему создать симбиоз хоккейный. Недаром его все время называли «отцом русского хоккея», потому что Тарасов всё время что-то такое изобретал.

Но люди были просто буквально измотаны всем этим, и Белаковский, который постоянно работал с ЦСКА и со сборной, говорил: «Толя, что ты делаешь? Я меряю пульс – там за 200! Понимаешь, еще немножко, и люди вообще получат инфаркт». «Ничего, ничего! Выдержат – значит, будут играть по-настоящему». Его кредо было – сделать железных хоккеистов, которые были способны сыграть через «не могу».



Тарасов очень много читал. Приводил примеры из Станиславского, строил свою работу через психологию. И очень часто он в каких-то интервью об этом говорил, что именно изучая методы великих режиссеров, искал какой-то свой путь в хоккее, свой путь к людям. Но в основе – метод выжимания из тех, кто под его началом, всего, что можно. Если игрок талантлив, значит, он должен выдерживать все. Его хоккей – это симбиоз и режиссуры, невероятной физической подготовки, новаторства. Но в основе – физическая подготовка, совершенно сумасшедшая.

Что касается общения, Тарасов всегда разбавлял разговор какими-то байками, старался пошутить. Он с иронией как-то относился к людям, которые приходили, брали у него интервью. Надо было всегда запастись анекдотами, чтобы его настроить, Он отшучивался всегда, как-то все это так было таким своеобразным винегретом, а на конкретные вопросы он старался отвечать шутками-прибаутками. Я вспоминаю, когда в 1969 году, по-моему, я вместе с Озеровым и Спарре был командирован в Стокгольм, там был чемпионат мира. По-моему, первое появление на свет хоккейный и Мальцева, и тройки Петрова. Был переломный период, уходили великие игроки прошлого. Идет раскатка перед матчем, а Михайлов, он еще только входил в состав вместе с Петровым – что-то с ногой у него было, видимо, какая-то травма. И он так потихонечку без щитков катается. Вдруг Тарасов при всем честном народе, а было очень много там корреспондентов, бьёт… нарочно, бьет Михайлова по по ноге, причем по той, которая у него болит! Михайлов: «А-а, больно!» Он: «Что?! Тебе больно? Посмотри, на тебя вся Европа, весь мир смотрит, как ты, советский человек, мог себе позволить такие вопли, как тебе не стыдно? Продолжай кататься!».

А ещё на этом же чемпионате мира была пресс-конференция. Это потрясающе, я запомнил её на всю жизнь. Тарасов пользовался большим таким успехом среди журналистов, он вышел на трибуну, прямо вот на трибуну этого «Юханнесхофа», и там собралось человек 200 журналистов, не меньше. Его окружили и слушали. И вдруг один с самого низа, там у поля стоял он, задает вопрос, говорит: «А скажите, Тарасов… А вот почему русские побеждают в войне и в хоккее?» Тарасов: «А я вам отвечу. А кто, собственно, вопрос задал?» Выходит этот журналист из толпы, маленький такой, тщедушный, клетчатое пальто, шляпка. Тарасов посмотрел и продолжил: «Да, невелик вопрос, невелик. Русские потому побеждают везде, что любой из них может выпить бутылку водки, а если понадобится – и две. Я думаю, что я ответил на ваш вопрос». И я сдуру в следующем репортаже это запустил, я говорю, вот, пресс-конференция Тарасова прошла с большим успехом, и, в частности, был такой вопрос, ответ. И все это рассказал в красках. Вдруг, приходим в гостиницу, и там звонок из Москвы: «Что там ляпнул, значит, Писаревский, немедленно его в Москву…» Оказывается, это слышал Лапин, в то время он руководил телевидением, и говорит, что отзываем этого корреспондента. А Озеров говорит: «Господи, впереди 40 матчей, кто же работать будет…».

Ну, короче говоря, я уже собираюсь, и вдруг утром звонок. Озеров поднимает трубку – звонит консул из посольства. Говорит: «Вы знаете, вот тут такая ситуация – звонили из Москвы, по просьбе, значит, Брежнева». Выяснилось, что Леонид Ильич звонил Лапину, а они были, где-то рядом жили, и спросил: «Слушай, Сережа, а вот я слышал, что, тут был репортаж. И Тарасов сказал, что у нас могут выпить две бутылки водки и победить кого угодно, не только на хоккейном поле. Ты там насчет этого поговори с корреспондентом в Шотландии, пусть он выяснит статистику, где больше пьют, вот, спиртного, понимаешь?». И в итоге сказали: «Пусть работает. пусть рассказывает байки». И я, значит, раскрепостился, стал работать, Тарасов абсолютно раскрепощено себя чувствовал, уверенно.

И когда мы уже уезжали, выиграли, я к Тарасову подошел: «Анатолий Владимирович, вот вы тут хохмили немножко». Он говорит: «Да, да, конечно, надо развеселить народ. Хоккей – надо делать красочным. Я не люблю, когда всё идёт по каким-то рельсам. Пусть это будем разнообразие, чтобы народ почувствовал колорит всей этой бойни на льду». Я свободно себя чувствовал с Тарасовым. Человек многих качеств, Тарасов мог как угодно себя вести. Это был большой актер. Я думаю, что он не затерялся бы на сцене какого-либо театра, или в качестве режиссера. И всё это воплощалось в игре.

У Тарасова был свой особенный, даже научный взгляд на конфликт. Известная история… Это было, по-моему, при первом поколении. В одном из матчей «Динамо» выиграло что-то с огромным преимуществом, чуть ли 17 забило,
это явно они его «плавили», так если говорить по-спортивному. Сражался один Витя Кузькин, для него это был первый выход в свет, он бился вообще остервенело. А все мастера, все наши великие – они, откровенно говоря, саботировали эту игру. Потому что уже невозможно, они уже взрослые были люди, и, конечно, назревал конфликт. Подчинить себе он их не смог, на его условиях они перестали играть – те же Сологубов, Трегубов, Сидоренко – там много было ярких имен. И это было, по существу, поводом для Тарасова создать совершенно новую команду, пойти каким-то другим путем.
В нем эмоции преобладали. Но Тарасов шёл своим путем, не сворачивал никуда, много книг написал. Он очень уважал канадцев, насколько я помню, и он все время приводил в пример. Ему нравилась их воля, тигриная хватка. Но насчет тактических всяких вещей он мог поспорить. Даже такой мастер, как Фирсов – он порой был не согласен, но он чётко выполнял его команды.

О Тарасове очень много можно говорить, и он, естественно, оставил большой след в нашем хоккее. Это фундамент нашего хоккея, у меня такое ощущение, потому что именно от него пошли различные концепции игры. Аркадий Иванович Чернышев в то время работал на материале, который, по существу, давал ему Тарасов, он больше психолог и больше сиюминутно так мог оценить ситуацию, принять правильное решение.

Я могу вспомнить, как мы первый раз с ним познакомились. Я был мальчишка совсем, это был пятьдесят… сейчас скажу, 1954 год. Я играл в «Динамо» за молодежную команду. И Аркадий Иванович меня, значит, пригласил в эту команду. Это был финал кубка Москвы, ЦСКА – «Динамо». Народу собралось! Сейчас на игры нашей лиги столько не ходит. А за нас играл такой Никифоров, олимпийский чемпион, ну он такой был разгильдяй, и Аркадий Иванович его, значит, отстранил от команды мастеров и бросил в низовку. А этому матчу предшествовал полуфинал, мы играли со «Спартаком», и там была забавная ситуация, потому что в «Спартаке» играл Нетто, как сейчас помню, Татушин, Сальников, и самая главная фигура – Пека Дементьев, знаменитый футболист, невысокого роста такой, шустрый вообще, то есть любимец публики. И мне не повезло – я с ним столкнулся, причем у бортика. И он упал так, что зацепился задником конька за бортик, и лежит. Я испугался, подбегаю к нему, и говорю: «Извините, что так получилось». Он: «Да ничего, ничего, так и надо нас, стариков, бить. Молодец!» И мы обыграли «Спартак», значит, и вышли в финал, на ЦСКА. Играем в первом периоде по нулям. Во втором периоде кто-то из наших отмахивается, и попал Тарасову по зубам, клюшкой. А он в белой форме, с надписью «ЦСКА». И у него кровь изо рта, губа разбита и выбит зуб передний. Боже мой, там переполох на трибунах. А Аркадий Иванович был у бортика, он кричит: «Толя, Толя, давай в медпункт, медпункт» Он: «Нет, пока я не обыграю, никаких медпунктов!» И, значит, без замены начинает играть. Кровь хлещет! И пока не сравняли счет, он дал себя увести, причём я помогал ему идти. Так мы и познакомились. Так что при случае мы вспоминали этот эпизод. Очень забавно это было, врезалось в память.

Тарасов – это, конечно, очень серьезная личность, фундамент нашего хоккея. Я думаю, что о нём не забудут никогда.