Наши легенды. Борис Майоров

 В этом году отечественный хоккей отмечает 70-летний юбилей. В честь этого события Федерация хоккея России запускает серию интервью с нашими легендами – спортсменами и тренерами, которые добывали важнейшие победы для нашего вида спорта.

Первый герой нашей серии интервью – Борис Майоров. Двукратный олимпийский чемпион, шестикратный чемпион мира, легенда «Спартака» и сборной СССР – и это далеко не все титулы Бориса Александровича.

Текстовая версия

Так сложилась судьба, что я начал играть в хоккей, а уже потом в футбол. Мне посчастливилось провести пару матчей в основном составе "Спартака" в 61-м году. Всё совсем по-другому. Не знаю, как сейчас, боюсь что-либо говорить, но тогда мне показалось, что в футболе вольностей больше, чем в хоккее.

Я жил рядом с Ширяевкой, там всегда зимой часов в 11-12 утра проходили тренировки. Учились мы, как правило, во вторую смену, а утречком ходили посмотреть, как тренируется команда мастеров. Придешь, а там Сеглин, Соколов, Оботов, Нетте, Тушин, Ведерников, Женька Климанов в воротах и другие. Это было первое поколение.

Я учился в институте. Говорят, был первым хоккеистом, который закончил дневной вуз, причем, технический. Такой вот график: с утра - в институт, из института - на тренировку. Или наоборот.

Звёзды так сошлись, что "Спартак" стал чемпионом. На заключительном этапе у нас оставалось шесть игр, все в Лужниках. И нам, как говорится, попёрло. Во-первых, великолепен был вратарь, Анатолий Платов. Мы иногда смеялись: "Толя, ты отбиваешь шайбу даже шнурками!".  А вот у ЦСКА, наоборот, оказалась проблема с вратарем.

На сборе команда жила в Серебряном Бору, и перед последней игрой все до единого, как выяснилось позже, не сговариваясь, забрали оттуда вещи. Если бы мы проиграли, были бы переигровки, а мы уже все вещи забрали. Новокрещенов меня потом спрашивал: "Ты тогда все вещи забрал?". Я ему: "Да, все ". Он говорит: "И я тоже!". Не хотели туда больше возвращаться.

Оказалось, эмоциональный настрой имеет большое значение. А Александр Никифорович Новокрещёнов как раз умел настроить. Во многом за счет этого команда и сыграла, потому что сложно научить чему-то к концу сезона.

К сожалению, руководство не смогло понять простой вещи – наша команда была не готова к тому, чтобы каждый год выдавать чемпионство. Мы не могли тягаться с ЦСКА, у которого две тройки было из сборной страны. И такие защитники: Кузькин подошел, Володя Брежнев, Зайцев. Неплохое наследство досталось Всеволоду Михайловичу, но он шёл к чемпионству три сезона.

Не могу сказать, что Всеволод Михайлович сентиментальный человек, но когда он прощался с командой, даже заплакал. Интересно, что Тарасов и Бобров не разговаривали друг с другом, не любили этого, но я никогда не слышал от Тарасова плохого слова о Боброве, а от Боброва - о Тарасове.

Что касается Тарасова, в случае неудачи у него всё могло было быть поставлено с ног на голову. Какие-то совершенно немыслимые возникали варианты. Во время самого матча он мог поставить нападающих в защиту, перелопатить все тройки.

Могу сказать, что у него в команде, по крайней мере, в сборной всегда была жертва. Ни с того ни с сего он мог перестать с тобой разговаривать, начать придираться по мелочам. У меня есть собственный пример.

Как сейчас помню, вечером игра в Виннипеге, в 9 утра раскатка на стадионе. Команда одевается, выходит на лёд. Выхожу я и следом еще двое. И вдруг слышу в свой адрес: «Молодой человек!». Как только Тарасов говорил «молодой человек» - всё.
Я подхожу к нему, говорю: "Да, Анатолий Иванович, слушаю".
На что он мне отвечает: "Вы опоздали! Вернитесь и зайдите как следует!".
Это значит, что я должен был вернуться, закрыть калитку, открыть ее снова, выйти, подъехать к нему и сказать: "Родной отец, извини, да, я опоздал. Можно приступить к занятиям?".
В этом случае он бы, конечно, тебе что-то высказал, но в итоге всё же сказал: "Давай, приступай".

Всё это действо происходило на старом катке в Виннипеге, там с трех сторон трибуны, на четвертой - огромный портрет английской королевы Елизаветы. А рядом с ним – большие круглые часы, время на них – ровно девять. Я ему говорю: "А я не опоздал. Вон часы ".
Тарасов продолжил гнуть свою линию: "Я вам говорю, что вы опоздали!".
На что я ему: "Не пойду".
В итоге я услышал от Анатолия Владимировича: "Вон с тренировки!".
"Да ради бога, пожалуйста!", - ответил я, повернулся и пошел.
Захожу в раздевалку, там сидит Аркадий Иванович, он на лед не выходил. Спрашивает у меня: "Ты что?".
Я говорю: "Тарасов выгнал с тренировки".
«Ну ладно, тогда раздевайся», - сказал он мне.  

Приезжаем в отель, иду я с кем-то по коридору после обеда, проходим мимо номера, где живут Тарасов с Чернышевым, слышим - шум какой-то и громкие голоса. А там Аркадий Иванович громко кричит: "Отстань ты от него! Что ты к нему пристал?". Поругались тренеры из-за меня.

Никогда у меня не было с Тарасовым теплых отношений. Как тренера я его всегда признавал, но к некоторым вещам относился отрицательно. Он пытался подстроить всех под себя.

В то время Канада была для нас, занимающихся хоккеем в Советском Союзе, святой хоккейной землей.

Александр Никифорович Новокрещенов так нам все это преподносил. Он говорил в основном о чисто специальных вещах, таких как прием шайбы, подкидка. Естественно, что в 1960-1961 гг. уровень технической оснащенности не был таким, как сейчас. Разница была в том числе и в антураже, который сопровождал матчи профессиональных команд.

Прежде чем выйти на лёд, я всегда полчаса готовил клюшку к игре: ручку обрезал, крючок строгал, подлаживал, чтобы он был легче, чем вся палка. И уже баланс какой-то нарушил: чуть кто-то ударял или я сам бил по шайбе - крючок отлетал.

Ни в коем случае нельзя сравнивать времена!

У меня иногда такое ощущение, что я вообще вместе с этим хоккеем живу и родился вместе.

Федерация хоккея России